служанка поднялась наверх, а наш брат спустился вниз, и Джейн постучала в дверь ванной комнаты:

– Мыло возьмите, мастер Арчибальд, а то я загодя приготовить его забыла.

Дверь приоткрылась. Арчибальд просунул в щель руку.

– Секундочку подождите, а то у меня руки заняты, – сказала Джейн.

Стоило ей это произнести, как газовое освещение во всём доме сделалось сперва тусклым, а затем вовсе потухло. Мы затаили дыхание.

– Вот оно, ваше мыло, – снова заговорила Джейн. – Держите. Я вам прямо в руку вкладываю, а сама побегу выключать горелки, а потом глянуть, чего там с газом такое стряслось. Но вы не ждите, пока свет наладится, иначе можете опоздать, сэр. Я бы на вашем месте прям в темноте мытьё начала. С газом-то раньше чем через десять минут не наладится, а на часах уже пять.

На часах натикало гораздо меньше, но Арчибальду для пользы дела не следовало об этом догадываться.

Ноэль протопал во тьме вверх по лестнице, нашарил ощупью что-то и прошептал:

– Там есть такая маленькая фарфоровая пумпочка, которая запирает дверь ванной снаружи. Так вот я её повернул.

За дверью ванной булькала и шипела в трубах вода. Темнота не рассеивалась. Отец и дядя домой ещё не пришли, и это было большим везением.

– Просто тихонько ждите, – велел нам Ноэль.

Мы уселись на ступеньки и стали ждать.

– Просто ждите, – повторил Ноэль. – И не спрашивайте меня пока ни о чём. Скоро сами всё увидите.

Мы ждали. Света по-прежнему не было.

Наконец Арчибальд, видимо посчитав, что уже достаточно чист, решил выйти наружу. И конечно же, открыть дверь не смог. Он пинал её, барабанил в неё кулаками, орал сквозь неё, и всё это вселяло в нас радость. А потом Ноэль ему прокричал сквозь замочную скважину:

– Мы тебя выпустим, если вернёшь нам обещание не рассказывать про тебя и трубу. Мы и так никому ничего не скажем, пока ты не уедешь в школу.

Кузен долго артачился, но в итоге ему пришлось согласиться.

– Подавитесь своим обещанием! Всё равно больше никогда в ваш проклятый дом не приеду! – проорал он сквозь скважину.

– Тогда зажигайте свет, – сказал Освальд, всегда безошибочно угадывающий, чему и когда следует произойти, хотя даже он не мог представить себе, сколь вдохновляющее зрелище нам откроется.

– Свет, зажгись! – пропел, задрав голову к верху лестницы, Ноэль.

Джейн засновала по дому с горящим фитилём в руках. Ноэль дождался, пока зажглись светильники на лестничной площадке, отпер дверь ванной комнаты, и мы увидели, как оттуда выходит Арчибальд в своём красно-жёлтом индийском халате, над которым он прямо-таки трясся, так им дорожил.

Конечно, мы ожидали, что лицо у него будет красным от ярости, или белым от возмущения, или лиловым от смешанных эмоций, но вы вообразить себе не можете, какие нас охватили чувства, да мы и сами едва отдавали себе отчёт, чтó чувствовали, когда он оказался не красным, не белым и не лиловым, а чёрным! Таким, знаете, неровно окрашенным, темнокожим, с синеватой побежалостью. Лицо и руки его были сплошь покрыты чёрно-синими полосами, как и ноги, во всяком случае, та их часть, которую мы могли видеть между подолом индийского халата и турецкими тапочками.

– Бог ты мой! – вылетело сразу из нескольких глоток.

– Чего вытаращились? – поинтересовался наш неприятный кузен.

Ответа от нас не последовало, и больше даже не оттого, что мы с ним решили не разговаривать, а из-за крайнего изумления, которое нас почти лишило дара речи. Джейн, однако, ответила:

– Ух ты, красавчик какой! Думал, я тебе мыло дала? Разбежался! Нет уж. Ты вымыл себя «ярким тёмно-синим несводимым красителем „Мейлз“». Теперь не смоешь. – И она поднесла ему к лицу зеркало.

Он глянул и оценил всю степень своей яркой тёмно-синей масти.

Вы, наверное, думаете, что мы начали хохотать? Ничего подобного. Мы стояли, словно заворожённые, в тишине, и я знаю, что Освальд себя ощущал весьма неуютно.

Арчибальд, один раз оглядев свою персону, больше смотреть не захотел – кинулся к себе в комнату и запер дверь на замок.

– Ну, теперь уж никакой праздник точно ему не светит, – сказала Джейн и пошла вниз по лестнице.

Мы так и не узнали, что именно рассказал ей Ноэль. По малости лет он ещё не столь стоек, как старшие братья, и мы сочли самым правильным оставить тайну тайной.

Освальд, Дикки и Г. О., в особенности этот последний, стояли на том, что Арчибальд получил по заслугам. Но Дора некоторое время спустя спросила у Ноэля, не станет ли он возражать, если она попытается хоть чуточку отмыть нашего нелюбимого кузена.

Ноэль не возражал, однако отмыть Арчибальда оказалось решительно невозможно, и, когда возвратился отец, разразилась буря. Нам было сказано, что мы покрыли себя позором и пренебрегли законами гостеприимства.

Словом, влетело нам, должен признаться, по первое число, но мы это стойко выдержали. Конечно, до святых мучеников нам далеко, но честь славного рода Бэстейблов посрамлена не была, и никто не узнал от нас, каким образом неприятный наш гость посеял в сердце Ноэля жажду мести.

Кто-то, однако, всё же открыл отцу правду. Полагаю, сделала это Джейн, и потому мы не стали слишком упорно её расспрашивать, о чём именно рассказал ей Ноэль.

Как бы там ни было, отец в тот же вечер поднялся к нам и сказал, что вполне понимает наше стремление восстановить справедливость, за исключением действий того, кто пробил зубилом трубу, которые следует счесть, впрочем, тоже не злодеянием, а элементарной глупостью. И в свете происшедшего окрашивание кузена в синий цвет представилось ему, как он выразился, «по всей видимости, вполне заслуженной карой».

Арчибальду он кое-что высказал с глазу на глаз. И когда краска стала с кузена сходить (а она оказалась не настолько стойкой, как утверждал рекламный текст на упаковке), он, покрытый уже не яркими тёмно-синими полосами, а бледными светло-голубыми, похоже, и впрямь старался вести себя поприличнее.

Уже из школы, куда он отбыл бледно-серым, мы получили от него письмо следующего содержания:

Мои дорогие кузены!

Мне кажется, я вёл себя несколько грубее, чем собирался, но я не привык к малышне. Думаю, дядя прав. То, что вы так стоите за честь семьи, никакая не ерунда, хоть я и говорил вам такое прежде. Если мы с вами когда-нибудь встретимся снова, надеюсь, вы не будете точить на меня зуб за прежнее. Полагаю, что большего вы ожидать от меня не можете.

Любящий вас кузен

Арчибальд Бэстейбл